Внезапность нападения со стороны беспомощных пленников возымела действие. Охрана, сопровождавшая Дитриха – с полдюжины надзирателей, – была обезоружена и обезврежена в считаные секунды. Последнего противника Бурцев с разбега хорошенько приложил хребтом о каменную стену, а Дмитрий свернул оглушенному стражнику шею. Вместе со шлемом.

Увы, долго прохлаждаться им не дали. С нижних этажей башни по крутой винтовой лестнице на шум спешила подмога. Судя по топоту и голосам – немаленькая. Судя по звону металла – прекрасно вооруженная. Впечатление было такое, будто наверх рвалось целое стадо бронированных носорогов.

И действительно… Первым на тесную площадку перед камерой взобрался грозного вида рыцарь. С черным крестом на груди – явно из тевтонского посольства. Латы – покруче, чем у Дитриха Лысого. На голове – яйцеобразный шлем с опущенным забралом. Такому типу челюсть уже не своротишь.

Но китаец, оказавшийся ближе других к немцу, атаковал не раздумывая. Хрусть! Костяные нунчаки разлетелись фейерверком желтоватых осколков после первого же удара о шлем.

Рыцарь поднял меч.

Сыма Цзян нанес второй удар. Второй и третий, точнее. Сразу. Одновременно.

Прыжок. Ноги старика оторвались от пола. Китаец изогнулся в полете, переворачиваясь вверх ногами.

Седая голова оказалась внизу, пятки – вверху. Вот этими-то пятками Сыма Цзян и шарахнул в шлем-яйцо. Пробить не пробил, конечно, но толчок вышел изрядный. А поскольку пришелся он в верхнюю точку и поскольку тевтонский рыцарь сам уже подался назад, замахиваясь мечом…

В общем, равновесие немцу удержать не удалось.

Пошатнувшись на верхней ступеньке, тевтон грохнулся навзничь. На лестницу. Покатился вниз. Туда, откуда пришел.

Китаец же мягко приземлился на руки. И – хоп-ля! – вновь уже стоит на ногах. Довольный, как акробат в цирке. У-шу, однако!

А на лестнице – лязг, стук, звон. Громыхая доспехами, валя всех, кто поднимался следом, рыцарь тяжелым окованным бревном катился по ступенькам.

Глава 17

Внизу образовалась пробка из копошащегося железа – непроходимая, непролазная. Ай, молодец, Сема! Выиграно еще немного времени. Правда, о том, чтобы самим спускаться вслед за сбитым тевтоном, нечего и думать. Да и зачем? Все равно не выпустят ведь их. Ни из башни, ни с замкового двора.

Нет, путь вниз закрыт.

– Наверх! – приказал Бурцев, поднимая оброненный рыцарем меч.

Сам пошел первым.

Один поворот винтовой лестницы и…

Бурцев едва успел отпрянуть за изгиб каменной стены. Арбалетный болт ударил в кладку над головой. Срикошетил. К счастью, не задел никого.

Спасло, что стрелявший почти не видел их в темноте. А вот фигура самого арбалетчика прекрасно выделялась на фоне распахнутого люка боевой площадки. Пусть ночь, но звезды, луна… В общем, света достаточно.

Бурцев рванулся к противнику. Пока тот не перезарядил самострел, пока не взялся за меч или копье.

Противник оказался хитрее. Арбалетчик схватился за крышку люка, опуская, закрывая. Захлопывая.

Ну, уж нет!

Бурцев впихнул клинок в проем, не в проем уже – в щель. Клинок вошел во что-то мягкое, податливое.

Вскрик.

Тяжелая крышка упала. Зажатый плашмя меж деревом и камнем, клинок переломился. Но сверху люк уже не держали. Крышка подпрыгнула от толчка Бурцева. Открылась. Арбалетчик лежал рядом. Одной рукой держался за пропоротую ногу, другой вытаскивал кинжал.

Бурцев, отбросив в сторону бесполезный обломок меча, цапнул раненого за ногу, стащил вниз, бросил идущим следом – разберутся. Сам выскочил на площадку.

Наружу.

На самый верх башни.

Ветер в лицо. И запах дыма.

И ребристая пушка на массивной колоде, уставившаяся на густой лес неподалеку от замка. И десяток каменных ядер. Размером этак с голову. Если в шлеме.

И переносная железная корзина с тлеющими угольями.

И двое в шишаках и кольчугах – возле дымящейся корзины. Оба возятся с…

Еще одна пушка, что ли? Пушчонка. В миниатюре. Махонькая такая. Но тяжелая. Пугач какой-то! Короткий железный ствол в грубо вырубленном деревянном ложе.

Один стрелок придерживает и наводит. Другой – подносит зажженный фитиль к затравочному отверстию.

Ага… ружжо, типа… Для расчета из двух человек. Вроде арабской модфаа. Только стреляет не стрелами. Чем именно стреляет эта дура, думать не хотелось. Ибо дура была направлена точнехонько в грудь Бурцеву. И…

Пи-и-и…

Фитиль коснулся затравки.

Нет-с!

Порох не загорелся.

Отсырел?

Пока не загорелся…

А заряженный самопал все смотрит на Бурцева.

А в затравочное отверстие все тычется и тычется тлеющий фитилек. Судорожно дергаются, выплевывая беззвучные ругательства, стрелки.

Блин, ведь вспыхнет же! Хоть и отсырел порох, но…

– А-а-а! – Бурцев бросился вперед.

Пинком отбросил держателя «ружья».

Рывком вырвал железную трубку на деревянном полене у стрелка с фитилем.

Стрелок швырнул извивающуюся змею фитиля в лицо Бурцеву. Не попал. Отскочил. Подхватил секиру, приваленную к ядрам. Размахнулся.

Е-опс! Бурцев попятился. В руках-то ничего, кроме трофейного пугача.

Боевой топор мелькнул над головой. Бурцев прянул в сторону, увернулся, выставил вперед железку на деревяшке. Ткнул в кольчугу.

Бесполезно! Без штыка – дохлый номер.

Зато к месту вспомнились давние уроки рукопашного боя с автоматом Калашникова. Ствол пятнадцатого столетия, вообще-то, на «калаш» походил мало. Но вполне годился, чтобы…

Бурцев чуть присел, уходя от второго удара, и, резко развернувшись всем корпусом, нап-поддал. Под шлем. Прикладом… Той частью, где, по идее, должен быть приклад.

Никакого приклада там не было – не изобрели, видать, еще. Но корявая деревяха, служившая ложем для примитивного прародителя стрелкового оружия, оказалась все же достаточно тяжела, чтобы отбросить противника к каменным зубцам башни.

А уж кому скинуть оглушенного стрелка дальше, за зубцы, нашлось. Гаврила Алексич подсуетился. Схватил двумя руками – и вниз. Как бревно.

Так, а второй где? Который живой подставкой был?

Бурцев оглянулся. Ага, второго уже накалывал на трофейный меч Хабибулла. Все свои уже забрались на боевую площадку башни вслед за сарацином. И не только свои – ведьма Берта тоже здесь.

Впрочем, скоро наверх поднимутся и преследователи. Снизу, из люка, уже тянулись руки. Кто-то схватил Аделаиду за край черного балахона. Аделаида визжала. Ядвига держала княжну, не давая стащить ее обратно в башню.

Проклятье! Бурцев подхватил корзину с углями. Опрокинул. Высыпал вниз, в люк. На руки, на открытые лица, в раззявленные орущие рты и в смотровые щели шлемов.

Заметались искры. Закружилась, норовя запорошить глаза, зола.

Крики. Вопли. Аделаиду отпустили. Руки исчезли.

– Ядра! – заорал Бурцев. – Шары каменные! Катите сюда!

Поняли… Покатили. От пушке – к люку.

Десять ядер одно за другим с грохотом обрушились вниз. Застучали по ступенькам, сбивая всех и вся, раскалываясь по пути.

Вопли на винтовой лестнице стали громче.

«История повторяется», – мелькнуло в голове Бурцева. Причудливо и непредсказуемо, но повторяется. Когда-то в донжоне Взугжевежевского замка он швырялся немецкими гранатами, теперь, вот, скатывает вниз каменные ядра. Эх, а ведь гранаты были бы эффективнее! Гранаты? Гранаты… Гранаты!

Бурцев вскочил, озираясь. Там, где есть пушка, ядра, фитиль и огонь, должен иметься хотя бы небольшой запас пороха. Да вот же он! Запас! И не маленький! Просмоленный бочонок с пробкой в крышке!

Затычку – выдернуть! Поднять с пола и вставить в отверстие тлеющий еще фитиль от ружья-пугача, вновь впихнуть пробку на место, придавив запал.

Получилась бомба.

– А ну-ка, разойди-и-ись! – заорал Бурцев.

Вскинул бочонок на плечо, подбежал к люку.

Там, внизу, немцы, похоже, уже прочухались после углей и ядер. Снова лезли, будто гигантские жуки, скрежеща друг о друга панцирями.